- Знакомься, это мой сын Маркус, - сказал человек, который был мне мужем. Он был слишком воспитан, чтобы не выдавить из себя почти естественную улыбку, но руки не протянул, лишь сделал вид, что рад знакомству.
Именно таким я помню его. Сделал вид, что понимает, принимает, прощает. Его фальшь была почти незаметной, и ему удалась бы эта игра, если бы наша с отцом работа не обязывала знать психологию людей. Я допускаю тот факт, что в глубине души он очень бы хотел впустить меня в свой мир, но у него будто на подсознательном уровне отторжение к представителю женского пола, стоящему рядом с его отцом, хотя я никогда не спрашивала о других женщинах.
Я не собиралась становиться ему матерью. Будем честны, я бы проиграла, ещё не успев начать. Меж тем я все чаще думала об этом непонятном мне субъекте, который не намерен был мириться со сложившимся положением дел. Я искренне пыталась понять: почему в его глазах я не достойна быть там, где я есть? Нет, он мастерски справлялся со своей ролью послушного и кроткого сына, но его острые взгляды говорили о том, что мне здесь не место.
В самом начале я пыталась обмануть их (и себя в том числе) в том, что эту тягостную стадию отношений надо пережить, и мы привыкнем друг к другу. Дальше я даже стараться перестала: мы чужие люди, которые в силу обстоятельств по утрам варят себе кофе на одной кухне.
Мы осторожны, оба, и если так случилось, что нам пришлось заговорить друг с другом, мы тщательно обдумываем каждое слово (правило Миранды безусловно нам подходит: "Вы имеете право хранить молчание. Всё, что вы скажете, может и будет использовано против вас").
Мы слишком вежливы, чтобы говорить дурно друг о друге, хотя бы просто потому, что мы ничего друг другу не сделали. И не делаем. Ничего.
Я не лезла в душу, не делала шагов навстречу, убеждая себя, что ему это подавно не надо: у него своя жизнь, свой мир, свой путь. Я до сих пор не вижу своих ошибок в общении с ним, но я чувствую кислый привкус вины, когда прохожу мимо его спальни с чуть приоткрытой дверью, где он сидит один. У меня нет детей, но это не значит, что я лишена материнского инстинкта, и сердце ноет, когда я вижу, как мы медленно, но верно строим стену, которая разделяет нас. В этой истории три составляющие: я, ты и наш занавес, за которым мы прячем свои души.
2016 год стал для нас роковым - мы на законодательном уровне меняли свои судьбы.
На часах было 3.42, когда я узнала, что моему мужу были предъявлены обвинения в шпионаже. МИ-5 выдвинуло условие: либо мы остаёмся в Англии (но из-за сложившихся обстоятельств, которые я объясню уже лично, это означает смертный приговор), либо Эйва ищет мужа сама (вероятность его найти была равна 1%, но тогда я думала не способах его найти, а о пули в моей голове). Я выбрала второе по принципу "из двух смертей выбирают меньшее".
Мне пришлось рассказать тебе почти все, чтобы убедить тебе, что нам пора уезжать из этой страны (иного способа тебя убедить я не увидела, я допускаю, что ошиблась).
После многочасовой встречи с представителями службы безопасности, мы вышли из кабинета другими людьми. От прежних нас не осталось ни следа, теперь мы Анна Вагнер и Дориан Росс, женщина и её племянник, из Ливерпуля, которые решили попытать своё счастье в Америке, куда Анну пригласили переводчиком в бюро. Нам пришлось стереть наше прошлое в порошок. Не знаю, как Дориана (я долго повторяла это имя, чтобы говорить его как можно естественнее), а меня трясло как на электрическом стуле. Мы потеряли все, что любили, всех друзей, родственников, и они потеряли нас. На Хайгейтское кладбище можно увидеть две недавно зарытые могилы: Эйвы Беррингтон и Маркуса Паркера.
Теперь мы одни в этой чертовой Америке, и, признаться, я боюсь. За себя и за тебя. Там, за дверью нашей новой съемной квартиры (судя по её внешнему виду, в ней происходила не одна война), я хожу по-другому, ем по-другому, смотрю по-другому, и не мне тебе рассказывать, как сложно жить другим человеком. Я помню, как мы были на кухне вдвоём, я за столом, ты у плиты, и молчали. Я потеряла родителей, друзей, мужа; ты лишился всего, толком не понимая из-за чего, а мы просто сидели на кухне и молчали. И у меня попросту нет сил строить дальше нашу великую стену. А у тебя?
|
А может и то и другое. Вполне вероятно, что я уговариваю ее не бросать универ только потому что ее группа отнимает много времени, а сама только уволена с работы лол 
